Исходное сообщение:
Re:

quote:
кошмар какой!

Тихо, спокойно
Вот прямо сейчас сядем и напишем счастливый конец. Итак, дубль номер два :

Изменить можно всегда - 2
"Как известно, эволюция - это или массовое пожирание более сильными более слабых, то есть зооцид; либо же заговор слабых, которые поражают сильных изнутри - или паразитизм. С точки зрения морали приемлемо лишь поведение зеленых растений, которые живут за счет себя самих, используя солнечный свет. Поэтому я создал концепцию хлорофилизации всего живого, особенно сосредоточившись на человеке облиствленном"
С. Лем


После игры с бельчонком и волчатами Максимка пребывал в каком-то странном, не по-детски задумчивом настроении; однако Маша, погруженная в воспоминания о прошлом, не замечала состояния сына. Поэтому слова Максимки прозвучали для нее громом с ясного неба: "Мама, ты просто не понимаешь, что растения тоже живые! Если для тебя не важен тот факт, что при прополке растения испытывают самый настоящий ужас, наблюдая, как медленно и мучительно увядают и гибнут их дикие братья и сестры; что во время сбора урожая их разрывают на части живьем, а потом складывают умирать в кошмарных, пропахших гнилью овощехранилищах; что они там страдают от недостатка влаги, из-за чего их истерзанные тела сморщиваются и съеживаются; что у растений отбирают тщательно выпестованные ими семена, чтобы заживо растереть их в муку – то тогда я не знаю, что такое жестокость! Ведь растения, так же, как и мы, тоже способны ощущать окружающий мир! Сигналы в тканях растений распространяются намного быстрее, чем наши нервные импульсы. Растения способны узнавать причинивших им боль и страдание; помнят они и делающих им добро. Они общаются между собой на тончайшем, непонятном нам химическом языке; а мы, самонадеянно думая, что раз нам не слышны голоса растений, то те немы и бесчувственны – калечим и убиваем их!" Максимка поднял на маму полные слез глаза. Маша отвела взгляд: "Сынок, но пойми, это же жизнь – мы ведь должны что-то есть... мы не можем изменить этого..."
"Мама, а если бы меня отняли у тебя и размололи в муку? Но это лишь начало - то, чем ты питаешься. Подумай о тех несчастных тюльпанах, которые папа принес тебе вчера – а ты так радовалась яркой окраске и совершенным формам цветов, и поставила их в вазу! Представь себе, как болят их перерезанные стебельки; как страдают цветы, осознавая, что их красота погибнет зря – потому что скрывающиеся в глубине их завязи зародышевые клетки никогда не дадут начало семенам! А та бегония, которую ты держишь на своем окошке! Несчастная пленница, она никогда не ощутит на своих листьях упругих капель весеннего дождя; никогда не узнает дыхания ветра и нежных поцелуев солнечных лучей, не профильтрованных через скучное оконное стекло!"
Маша не подозревала, что это начало нового этапа в жизни человечества; что сейчас она вместе с сыном стоит на пороге нового перелома в истории Земли. "Что могу сделать я – а тем более, что может сделать этот малыш" – думала она. Но прошло совсем немного лет, и Маша, сидя в переполненном зале, слушала страстную речь выросшего и возмужавшего Максимки. Это была новая конференция об уведомлении людей о происходящем; страшные цифры, описывающие число ежегодно и ежедневно гибнущих по прихоти человека растений, которые называл ее сын, не умещались в сознании; попытка охватить разумом масштабы ужасных мучений, причиняемых нашим зеленым друзьям, приводила Машу на грань нервного расстройства. Люди вокруг сидели молча, онемев от ужаса и раскаяния. В тот же вечер потрясенное человечество, собрав в кулак всю свою силу воли и мобилизовав внутренние резервы организмов, начало срочно отращивать листья. И уже через год на месте отвратительных городов и сел радостно возносились рощи нового вида живых существ – Homo viridis, Человека зеленого.

...Максимка впитывал дарящий жизнь свет солнца; его листья тихонько трепетали на ветру. Он смутно помнил, что когда-то умел мыслить; но уже не мог объяснить даже самому себе, что же, собственно, означает – "мыслить": растительный обмен веществ не позволял тратить столько энергии на этот, в сущности, бесполезный процесс. Однако способность испытывать глубочайшее удовлетворение от собственной этичности сохранилась – и Максимка наслаждался нею в полной мере. Ветерок усилился; на Максимкиных ветвях закачались соцветия раскрывшихся цветков. Пыльца легким облачком взметнулась в воздух. Максимка обрадовался, что не вынужден эксплуатировать бедняжек-пчел, заставляя их участвовать в своем размножении. Какая-то птичка примостилась на одной из его веток и начала, прихорашиваясь, чистить перышки. Начиналось очередное лето – первое Полностью Этичное Лето в истории человечества. Если бы на обновленной Земле еще оставался кто-нибудь, способный думать, то он бы сейчас обязательно сидел на пригорке лишь с одной мыслью в голове: что ИЗМЕНИТЬ МОЖНО ВСЕГДА.